При открытии это сооружение нарекли аналогично тогдашнему названию улицы Бривибас — Александровским. Улицу при Первой Республике переименовали, с тем появилось и нынешнее имя. Только вся соль в том, что тогда, будучи практически единственным виадуком в Риге, он это название носил оправданно, а теперь-то их стало гораздо больше… Но главное не название.

Главное — польза. И она точно была, ведь до того рижане проводили у переезда уйму времени, да ещё и товарную станцию собирались открывать, что превратило бы четыре пути «чугунки» в непроходимую стену. Не зря же за мост, запланированный в 1897 году как часть перестраиваемого железнодорожного узла, принялись гораздо раньше самой реконструкции — в 1904 и 1908 годах соответственно.

Итак, 11 августа 1901 года только что выбранный мэр Риги Джордж Армистед отправил в столицу запрос министру сообщения о путепроводе. Инженер Кетриц приехал, убедился в надобности, и городские мужи постановили: строить. Робкие голоса, правда, просили строить туннель, но их не услышали. 5 мая 1904 года традиционный пергаментный свиток лёг в землю, и работы начались.

Кристапс Калныньш родился 27 января 1843 года в Берзмуйже, что под Добеле. На шестнадцатом году жизни он пришёл в Ригу и с тех пор представлялся Кристапом Бергом, ибо в городе всеми выгодными местами заправляли немцы. 1875-ый стал годом постройки его первого доходного дома на улице Элизабетес 10, новые Янис Бауманис проектировал ему после этого ежегодно.

Но как-то раз Бергс с зодчим поссорился, и на новых чертежах стояла уже подпись ученика мастера Константина Пекшенса. По ним на месте капустных грядок у невзрачных деревянных домишек возводят торговые ряды. Не без причины:

Торговцам, которые торгуют так называемыми товарами потребления, т.е. такими, которые расходуют ежедневно и потому каждый день должны быть куплены заново, как, например, хлеб, мясо, молоко и другие съедобные вещи, — этим торговцам от упомянутого заведения толку будет мало; они с таким же успехом могут существовать вразброс по всему городу, поскольку эти надобности каждый закупает вблизи своего места жительства. Но торговцы, которые торгуют товарами, которые годятся для разных других жизненных необходимостей, устройству квартиры, наукам и искусству, способствованию промышленности и т.д., эти предметы должны сделать как можно легче заметными и доступными для публики.

В суматохе осени 1919-го при батальоне Оскарса Калпакса возник армейский магазин, затем его филиалы пооткрывались во многих отбитых у врагов местах страны. Некоторые находились даже в железнодорожных вагонах. Подобные торговые места должны были обеспечить население качественными товарами по доступным ценам, таким образом борясь со спекулянтами. Полученный доход по большей части шёл на нужды бойцов: клубы, санатории, пенсии, страховки, призы на соревнованиях и т.д.

В Риге магазин находился поначалу на улице Барона, потом разросся до более обширных помещений на Марсталю. Более же привычно его видеть в доме №16 улицы Аудею — по этому адресу он торгует с 1923 года. В этих местах магазин занял бывший амбар Принцессы, ещё несколько домов, в том числе специально построенный со входом.

Император Пётр Великий частенько заглядывал в наш город, обычно останавливаясь в окружении крепостных валов, а в марте 1721 года, в девятый свой визит в Ригу, выбрался на свежий воздух, к берегу Даугавы. Его Летний дворец стоял на самом берегу Даугавы, где сейчас улица Экспорта. Это было скромное деревянное зданьице барочного стиля, через полвека с лишним разобранное по ветхости, а до тех пор иногда использовавшееся летом генерал-губернаторами. Рядом тогда уже основали судоверфь для горожан и разбили сад — первый общественный сад Риги, названный Царским. Император хвалился перед польским послом в столице, что его рижский сад превзойдёт версальский.

Для этого Пётр по‑отечески заботился о своём детище. Деревья везли не только из лифляндских лесов, но и из Германии и Голландии: например, из Амстердама уже после смерти правителя направили апельсины и смоковницы. Выросли яблони, груши — все плоды полагалось отправлять в Петербург на варенье или просто к столу. Царь посадил вяз: в 1840 году его оградили, пень именитого оригинала отметили в 1904 году, а его потомки продолжают расти до сих пор. Архитектор Леблон проектировал парк, придавая ему регулярные черты и опоясывая прудами с четырёх сторон, которые отчасти сохранились и стали чище; в розариях росли розы, вода журчала из фонтанов. В целом «Сад Его Величества в Предмостной крепости» оставлял милое впечатление и с аллеей на Ганибу дамбис со Вторым Царским садом в конце полностью удовлетворял потребности рижан и заезжих знаменитостей: Екатерины Второй, прусского кронпринца Фридриха Вильгельма, Елизаветы Петровны…

Испокон веков рижан хоронили в церквях: хорошая могила для знатного человека была продолжением доброго имени после смерти. Но в 1773 году императрица Екатерина Великая испугалась разгула чумы и решила захоронения в черте городов запретить — пришлось открывать отдельное кладбище в трёх километрах от крепости. Территорию деревянными заборчиками поделили все важнейшие лютеранские приходы города, поблизости открыли и католическое кладбище Екаба, и православное Покровское.

Но привычки хорониться под тяжестью могильных плит в церквях оказались сильнее нововведения, и на новом месте повырастали семейные и профессиональные усыпальницы. Первая была зелёного цвета, оттого так и зовётся по сей день, хотя давно уже выложена из красного кирпича. В целом на кладбище пейзаж был несколько хаотичен и пустынен, пока Иоганн Цигра, модный садовник с большими оранжереями на Ганибу дамбис, в 1821—23 годах не посадил деревья и газоны с клумбами да провёл дорожки, главная из которых шла до полукруглой площади на улице Миера. Саму улицу как раз ради кладбища и замостили, и обсадили липами, и скамейками обставили, и современным названием обогатили. При похоронах ещё опилками с хвоей посыпали — так появилось выражение «уйти по хвойной дороге». По ней на Большое кладбище с тех пор отправили много интересных и уважаемых людей. В 1850 году там ещё одно озеленение провели. Тогда на кладбище даже теплицы были.

В 1861 году на Большом кладбище появилась новая часовня, построенная по проекту Иоганна Фельско. Прошло тридцать лет, и её перестроил Карл Нейбургер. Чуть раньше, в 1832-ом, образовалась и находящаяся неподалёку стена надгробий, в склепе под которой положили 43 избранных гроба, остальные же 133, также находившиеся в переполненной Зелёной капелле, перезахоронили не столь почётным образом.

www.vgd.ru/CEMETRY/RIGA/riga.htm

Большое количество фотографий надгробий Покровского кладбища (и немного — Большого) вместе с расшифровкой текстов

История всех крупнейших островов низовьев Даугавы в некоторой связи предельно созвучна: все они в своё время не были едины. Кундзиньсала прирастала новыми землями с XVI и вплоть до ХХ века. До той поры случалось её видеть разделённой даже на семь самостоятельных островов, тем не менее, на некоторых невиданным образом существовало что‑то наподобие технического прогресса.

В 1672 году там появилась одна из первых судоверфей города, которую спустя восемь лет перекупило правительство Швеции. Там работало уже около двух сотен человек.

Когда же портам и кораблям понадобилась ещё и качественная связь, под руководством последующего основателя латвийского радио Яниса Линтерса стали строить и централи радиотелеграфа: в Риге, Лиепае и на острове Рухну. В Риге в качестве её местонахождения выбрали именно Кундзиньсалу. Рижский Биржевой комитет ради этого дела распрощался с 30 000 рублей, зато получил возможность узнавать о движении кораблей в заливе. В 1912 году станцию открыли, а с началом войны понадобилось её взорвать.

Более ста лет назад рижане подчас болели и хотели лечиться, однако на всю Ригу была лишь одна городская больница в центре: и места мало, и далековато. Потому в 1898 году в управе встал вопрос о строительстве её аналога на левом берегу. Прошли четыре года — появился проект. Ещё год — обозначилась смета на 1 140 000 рублей. Наступило 12 мая 1908 года — Дума постановила: строить! Нашли место в Агенскалнсе, главного зодчего города в лице Рейнгольда Шмеллинга и строительную фирму Людвига Нейбурга, и приступили к работе.

К 1910 году уже всё было облагорожено достаточно, чтобы звать это Второй городской больницей и нескромно выдвигать предложения о присоеднении к ней Медицинского факультета Дерптского университета. Шестого февраля сто человек комиссии во главе с лифляндским генерал-губернатором согласились, что возведена больница на века. За год врачи уже приняли почти полторы тысячи человек (8% из 1407 пациентов, увы, скончались), из которых лишь половина заплатила из своего кармана. 26 февраля 1910 года открылась и амбулатория, а строительство всё продолжалось и продолжалось…

Изначально ботаническими садами нарекали аптекарские огороды, где выращивали составляющие разных полезных лекарств. Посторонним вход не был воспрещён, но устраивались сады, ясное дело, не для таких целей. В Риге, например, такое заведение в XIX веке украшало место современной Первой городской больницы: даже часть прилегающей улицы Бруниниеку называли улицей Ботанического сада. Со временем оно растворилось в гуще больных и лечащих, и о таком полезном деле запамятовали.

Весной 1922 года идею вспомнил новообразованный Латвийский университет и открыл неполный гектар из пятисот семян ботанических экспонатов в городском садоводстве в усадьбе Дрейлини. Год спустя глянуть на них, уже во втрое большем объёме, пустили первых экскурсантов.

В конце XVIII века торговец Андреас Торен построил себе дачу на высоком холме, дополнив её 1,1 гектарами парка. С 1852 года усадьбой владел прусский генконсул Кристиан Верман, который стал заниматься выращиванием пальм и абрикосов для души, а не для кошелька. Но вскоре консул скончался, а его семье не было никакого дела до экзотических растений покойника.

Для кошелька парк стал использовать купец Карл Клейн, купивший землю со зданиями в 1885 году. Новый владелец открыл кегельбан в здании усадьбы, летний театр, который сдавал латышским актёрам, устроил трактир и окончательно забыл о парке. Но и этот этап истории был омрачён: сначала Клейн был вынужден сдать часть владений купцу Петру Цветкову, а в 1894 году — распрощаться с ними насовсем в пользу Рижского Ипотечного общества.

Наряду с железной доргой, в России конца XIX века каналы также рассматривались как потенциально выгодные транспортные системы. Составлялись грандиозные проекты по соединению Риги с Херсоном, Чудским озером…

План транспортной артерии между Гауей и Даугавой, упомянутый ещё в 1662 году, был возрождён в 1898-ом — с основанием «Общества улучшения водных путей лифляндских рек». Первой задачей оно ставило очистку дна Гауи и строительство канала, который освобождал бы сплавщиков леса от трудного морского участка между устьями Гауи и Даугавы: этот водный путь использовался очень активно, ежегодно там провозили около десяти тысяч тонн грузов на тысяче плотов.

Великан Большой Кристап был вытесан в 1682 году скульптором Михаилом Бринкманом. Святой Христофор в католичестве считается одним из четырнадцати помщников при болезнях. Сначал он стоял у Карловских ворот, недалеко от перекрёстка улиц Кунгу и 13 января. В 1862 году ворота ликвидировали и великана поставили возле будущего Центрального рынка, где воды канала смешиваются с даугавскими. Там для него был выстроен специальный навес из дерева.

Однако скульптуру постоянно обижали хулиганы, например, как-то раз в 20‑ых годах ХХ века его увезли на извозчике в Пардаугаву и бросили возле публичного дома. Поэтому в 1923 году Большого Кристапа поставили в крестовой галерее Домского собора, позднее — в Музее истории Риги (тогда ещё не Мореходства). Увы, фигура ребёнка не сохранилась.

Люди верили, что великан спасает от невзгод, к нему клали цветы, монеты, пасхальные яйца и прочее. Считалось, что если что‑то болит, то нужно привязать к этому месту ленточку и потом привязать её к скульптуре. Таким образом, святой «перенимал» болезнь. Он же считался покровителем многих профессий. Рядом со статуей стояла коробочка для пожертвований, которые получал госпиталь святого Георгия.

Пусть 13 квадратных километров — это по мировым масштабам совсем мало, но в Латвии остров Буллю с такой площадью считается крупнейшим. Правда, прежде чем принять этот титул, он доставил невероятное количество проблем строителям морской защиты Риги, сталкивавшимся с новыми и новыми протоками, устьями и береговыми линиями. Море не утихомирилось по сей день и за последние пятьдесят лет размыло полкилометра северо-западной оконечности. Да и не только этим остров странен: ведь на нём до относительно недавнего времени уживались и военная муштра с промышленным рокотом на востоке, и рыбацкая идиллия на западе.

Начну с военного городка. По традиции, возле Даугавгривской крепости ещё в XVII веке обосновались семейные солдаты гарнизона, а холостые жили в бараках или казематах укрепления. После Северной войны в поселении каждой роте выделили по линии, а всего было двенадцать взаимноперпендикулярных улиц с двумя колодцами на важнейших перекрёстках. Те, что вели параллельно морю, звались по чинам, а поперечные им — по бастионам, притом крайняя полностью повторяла изломы защитного рва. Всё обнесли частоколом, на одном конце за забором на берегу Буллюпе сделали кладбище, которое следовало использовать до полного заполнения, а потом сравнивать с землёй старейшую часть. Его рассчитали на то, что в течение десяти лет умрёт весь гарнизон с семьями. Все дома в посёлке были одинаковыми и принадлежали соответствующим ротам, и те отвечали за чистоту. И наследники должны были занять тот же чин, что и усопший. При малейшей угрозе требовалось дома сжигать, хотя это так и ни разу не было сделано, зато эспланаду — о ней недвусмысленно напоминает улица Эспланадес, — шириной в 426 метров в конце XVIII века расчистили за счёт ближайших к фортеции домов. Словом, дисциплина царила военная, а чего ещё следовало ожидать?

Но вряд ли воины из-за этого не поняли всю прелесть затеи и потихоньку начали перебираться в крепость. Тем не менее, вскоре уже раздавали земли и простым гражданским, чтобы те платили оброк продукцией своих огородов: главным образом, капустой. К концу XIX века они уже составляли большинство двухтысячного населения предместья. После Первой Мировой армия застала поселение разгромленным и занятым совершенно посторонними лицами. Некоторые по ночам ещё и в часовых постреливали. Вскоре, правда, порядок установился. В 1923 году весь остров включили в черту города, хотя и сегодня городом существенную его часть назвать сложно.

С давних пор рижане украшали свои церкви золотыми фигурками петухов. Ведь, как известно, нечисть их побаивается. А уж с башен птицам всё видно как на ладони. Ещё у петухов была и остаётся другая функция — показывать, откуда ветер дует.

Например, петушок Домского собора был с одной стороны золотой, а с другой чёрный. Когда он поворачивался чёрным боком, это значило, что ветер дует в сторону моря и корабли не смогут зайти в порт, следовательно, день будет неудачным для торговли. Если к городу он поворачивался золотым боком, то торговле будет по крайней мере одной помехой меньше. Нынешний был поставлен в 1985 году, а предыдущий ныне находится в Крестовой галерее.

Но не только церкви украшались петушками — были эти флюгера и на домах обычных горожан. Большинство их погибло в огнях пожаров.

www.radiopagajiba.lv

Сайт о радиоприёмниках, произведённых на рижских заводах: в основном, на «VEF» и «Radiotehnika».

Правый берег пользовался водопроводом уже с XVII века, в то время как до левобережья он дотянулся лишь в 1906 году — это обошлось в 67 279 золотых рублей. Для защиты от морозов трубы обернули пятисантиметровым слоем пробки и оцинкованной жестью поверх. Шли они по старому железнодорожному мосту, время от времени его разводили для пропуска судов — Задвинье оставалось без воды.

Долго так продолжаться не могло, поэтому в 1909 году было решено строить водонапорную башню на месте — по адресу Алисес 1. Проект составил архитектор Вильгельм Бокслаф, высота постройки — 28,5 м, диаметр у основания — 17,2 м, объём резервуара — 2000 м³, общие расходы — 139 429 золотых рублей. Особенно помешали строителям грунтовые воды, из-за которых пришлось создавать специальный железобетонный фундамент.

С давних пор, ещё до прихода немцев, там, где сейчас Берги, шла дорога в сторону Руси. Однако только после прихода немецких рыцарей, в 1221 году, на самом незащищённом от стихий месте возле перешейка между Кишезерсом и Юглским озером стали строить дамбу. С ней связана престранная то ли история, то ли легенда.

В польское время близлежащая крепость Нейермюлен подчинялась коменданту Даугавгривской крепости, который приказал подполковнику Залесскому отремонтировать дамбу и брать пошлину с путников, на что рижский магистрат ответил ссылкой на привилегию трёхвековой давности, обещавшую вечный бесплатный проезд по дамбе. После отказа их выслушать пришлось обратиться к королю, который решил, что ремонт должны оплачивать магистрат и лифляндское дворянство поровну. Когда же строители приступили к работе, Залесский, ни много ни мало, в отместку начал палить по ним из пушки и выпустил четыре ядра. Те тоже были не лыком шиты, забрали в качестве вещественных доказательств два из них и вновь пошли жаловаться королю. Неизвестно, чем бы это закончилось, но монарха в то время заняла война со Швецией, и дело замяли.

Первый мост через Юглу на середине дамбы существовал уже в 1668 году, судя по фразе путешественника Яна Стрейса «В тот день мы доехали до Неймюлена, где заночевали. В этой деревне для переправы лошадей и телег служит большой понтонный мост». До этого там работал паромщик.

Кто‑то в своё время суть реформ Никона не понял, другие — поняли и потому не приняли, но ясно, что не один раскольник подался туда, где за веру не приходилось мучаться. И ближайшим подобным местом была территория Латвии, в XVII веке ещё местами шведская, местами — польская; обе остро нуждались в свежей рабочей силе. Полський король Ян Собесский даже издал указ «о свободном жительстве раскольников в польских пределах». Лишь православные цари да советские атеисты со временем вновь их пытались здесь потеснить, но ведь живут староверы и здравствуют поныне.

Во многих городах и сёлах старообрядцы возвели свои храмы, только в Риге ещё долго молились в самых разных зданиях, притом отнюдь бедностью не отличаясь. Первая, деревянная, моленная в городе в честь Успения Богородицы появилась лишь около 1760 года. Построил её на своей земле в Московском форштадте купец Большой гильдии (кстати, просто-таки исключительно немецкой организации) С. Дьяконов; да и наставник Фёдор Саманский был личностью уважаемой в наших краях. А в 1796 году в обход всех законов поставили новое здание. Строили его не по документам, а с устного дозволения генерал-губернатора; не деревянное, как положено было в форштадтах, а каменное — видно, была у раскольников своя «рука» в местной власти. Потом при нём же обосновались и школа, и больница, и богадельня, и мужской монастырь, и библиотека с ценными старинными книгами.

Примерно в одно время, — во второй половине XVIII века, эпохи роскошных загородных дач, — за пределами Риги появились две усадьбы, названные по французской моде: Золитуде ближе к нынешней Иманте и Шампетер в одноимённом районе. Имя первой подразумевало одиночество, второй — местонахождение посреди безрадостного поля. Роднили их некоторое время и владельцы, знатный род фон Фитингхофов. Всего им принадлежало около двадцати усадеб по всей Лифляндии, так что сам глава семейства Отто фон Фитингхоф даже мог по пути в Ригу менять лошадей в одних лишь своих конюшнях. Он же построил в Риге первый театр, чьё здание ныне названо в честь Вагнера.

Достиг он этой роскоши путём бурной индустриализации всех своих усадеб; коптили трубы и после того, как Фитингхофы распрощались с этим имуществом. Например, в Шампетерисе в 1813 году появилась уксусная мануфактура, в 1856 — пивоварня, в 1899 — литография; на торфяном заводе Золитуде превращали в деньги дары соседнего болота. Тем не менее, такое соседство позволяло Фитингхофу устроить свою усадьбу в лучшем «дворцовом» вкусе и разбить приятные сады с оранжереями и павильонами.