Всё началось во второй половине XIX века, когда Иоганн Фельско и Отто Дитце разработали проект благоустройства территории после сноса крепостных валов. На их планах местности за Карловским бассейном был придан складской характер, который предопределил строительство амбаров. Моду тех лет диктовал эклектизм, а экономические соображения отобразились на неоштукатуренных фасадах зданий. Архитекторы, кто побогаче, кто поскромнее, всё же стремились создать разные узоры: чистый функционализм в конце XIX века сочли бы за неслыханное уродство. Такая самобытность строений из красного кирпича дала им название «Красные амбары».
Следующим этапом стало желание городских властей перенести куда-нибудь рынок Даугавмалас с набережной, где он находился в абсолютно антисанитарных условиях: как посчитали уже после переезда, ежегодно там портились товары на сумму до двух миллионов латов. Ещё в 1909 году, составляя проект реконструкции железнодорожного узла у вокзала, инженер Верховский предусматривал ветку к рынку на сегодняшнем его месте. Потом началась война, и о проблеме временно забыли. Временно.
Как раз во время военной суматохи немцы в Вайнёде построили авиабазы Walhalla и Walther с несколькими ангарами для цеппелинов, а когда отступили, то огромные строения оказались никому не нужны. Тогда-то их и приобрела по дешёвке Рижская дума с тем, чтобы построить из них павильоны рынка. Сначала думали установить такими, какими они были, но пригляделись и решили: о красоте и речи нет, подвалы не построить, высота огромная (представьте себе цеппелин!), температуру поддерживать никак не получится — словом, использовать стоит лишь металлические перекрытия. С таким условием в 1923 году объявили международный конкурс, но присланные предложения организаторов не удовлетворили.
В итоге был выбран проект авторства архитектора Павилса Дрейманиса, инженеров Павла Павлова, Василия Исаева, Георга Толстого и ещё девяти человек — восемь из них были студентами Латвийского университета. Строительные работы затянулись и вместо пяти лет продолжались семь: с 1924 по 1930 год, ведь с 1926-го по 1928-ой длилась пауза. Но подождать стоило, поскольку рынок делали в три раза большим своего предшественника с набережной: площадь увеличилась с 22 до 57 тысяч квадратных метров. Из них 16 занимали павильоны, а 4,7 отвели на навесы для торговли.
Внимание, разумеется, примагничивают сами пять павильонов, из которых крупнейший служил для оптовой торговли. В нём же создали лаборатории, посадили врачей и фельдшеров; в подвале, помимо складов, которые расположены под каждым павильоном, и холодильников на 320 тонн продуктов, поставили трансформаторы и прочие агрегаты, соорудили мастерские и, что интересно, наконец построили самую настоящую железнодорожную станцию на эстакаде. Однако оптовики там работали лишь до 1952 года, пока здание не приспособили для мясной торговли.
В свою очередь, остальные павильоны служили 947 мелким торговцам и их многочисленным покупателям. Могли, конечно, расположить и больше, используя галереи, но отрицательный пример Агенскалнского рынка и многих европейских аналогов оттолкнул от этого шага: заметили, что у посетителей такой приём не получал признания. В «подполье» располагались склады, к которым вели туннели с канала, поэтому доставлять товары могли и по воде.
Новый рынок открыли 10 ноября 1930 года. Это были 6 000 000 кирпичей, 60 000 бочек цемента и 2 460 тонн железа — и своеобразный пример слияния архитектуры ар-деко и функционализма.
В тот же день в подвале нашлись три крысы, которые были быстро уничтожены. Гигиена и санитария торжествовали: это были уже не полчища, как на старом месте. И хоть в 1958 году для дератизации рынок даже закрывали на три дня и звали армию, серьёзной проблемой крысы там никогда не были.
Тем временем скульптор Теодорс Залькалнс точил знаменитую Свинью. По высокому замыслу этот образ должен был не скромно стоять в Художественном музее, а размером с комнату возвышаться между нынешними мясным и молочным павильонами. Как символ сельского хозяйства свободной Латвии, о котором после сорокового года уже говорить было как минимум небезопасно.
Куда безопаснее было после этого в молочном павильоне творить памятник Сталину для установки на Эспланаде, заодно устраивая там выставку достижений народного хозяйства, пока специальные здания не были готовы. Вот только уже очень скоро эта скульптура тоже оказалась лишней, и её кинули в подвал, а затем, по слухам, закопали возле современного крематория.
Во время Второй Мировой павильоны получили несколько разрушительных снарядов, но были быстро восстановлены. На четвёртый мирный год он обрёл новое имя: «Центральный колхозный рынок». В шестидесятых модернизировали молочный павильон, в 1972-ом — рыбный.
А осенью 1983 года от невыключенного обогревателя вспыхнул овощной. Огонь в окнах заметил случайный прохожий, шедший по улице Маскавас часов в десять-одиннадцать вечера. Пламя вскоре подобралось к торфяной изоляции перекрытий, и как на настоящем торфянике пожар затянулся на десяток часов, не считая последующих пары дней тления. При этом вода просачивалась в подвалы, которые, в отличие от павильона, содержали довольно ценные товары — там поставили мотопомпу. Общая сумма ущерба составила около 26 000 рублей.
Уже в начале нового тысячелетия пошли многочисленные разговоры о необходимости обновления: как-никак, именно здесь крутится половина товаров всех латвийских рынков.
Кстати, пять из девяти сохранившихся в мире ангаров для дирижаблей — это павильоны рижского Центрального рынка.