В XIX веке у новообразовавшейся латышской интеллигенции появился интерес к культуре своего народа, в лифляндской столице ему способствовала деятельность Рижского Латышского общества. Именно оно серьёзнее всех восприняло проведение в городе X Всесроссийского конгресса археологов в 1896 году: устроило выставку за теперешним Национальным театром. Собственно, это и был первый в Риге этнографический музей под открытым небом — проработавший всего месяц, весь август.
Восемь экспедиций собирали материалы: дары природы, творчество, предметы, картины, фотографии, модели больших вещей, такие как дома в масштабе 1:12 и некоторые орудия труда в 1 к 3. Некий курземский крестьянин прислал собственное изобретение — модернизированное устройство для сева. В другом отделе за 10 копеек продавали каталог из двух сотен описаний целебных трав. В целом, экспозиция состояла из главного здания, красивого садика, музыкального павильона, театральной площадки для сценок из жизни народа. И три настоящих дома. Часть выставки отвели эстонцам, у них материалы сводились, в основном, лишь к одежде и изображениям людей, тем не менее, эти темы были отражены достаточно полно. Действо, обошедшееся в 20 000 рублей, привлекло множество посетителей и легко окупилось.
Потому в определённых кругах всё отчетливее прорисовывалось желание обогатить город солидным Латышским музеем. Сначала эти мысли звучали лишь в упомянутом Обществе, после организованной же в 1909 году Рижским обществом архитекторов экскурсии в Стокгольм к нему присоединилось ещё одно. Вероятно, там зодчие посетили Скансен, пионер музеев под открытым небом, и 10 марта следующего года провели собрание, посвящённое созданию аналога в Риге. Сошлись, что и здесь нельзя обойти вниманием северных соседей; городские власти вроде как были готовы выделить землю в Царском лесу, он же Межапаркс.
Минули два года, и в 1912‑ом те же организации объявили уже конкурс, в условиях которого не было ничего скансенообразного: требовалось монументальное здание на месте выставки. Победил архитектор Эйженс Лаубе с внушительного вида зданием неоклассического стиля, но, как и большинству больших проектов, этому помешала война.
После неё профессор Паулс Кундзиньш вновь поднял вопрос о создании Этнографического музея — под открытым небом. Идею одобрили в 1924‑ом, первые постройки, — Видземское подворье, — обосновались на лесистом берегу озера Юглас в 1928 году, когда государство выделило для этого замысла 58,23 га земли, а посетителей к ним подпустили только в 1932 году. Хоть он и не был первым в Европе, многие подобные музеи в близких и далёких странах открылись уже после нашего и по его примеру. С тех пор количество построек только растёт, и сейчас их уже более сотни, да и прочих экспонатов немало — около ста тысяч.
Но задолго до привезённой деревенской старины у входа в музей появился ансамбль более городского вида — усадьба Буэнавентура (Баложи), точно существовавшая к 1545 году, когда владельцем числился некто Лоренц Октен. С того времени, конечно, ничего не сохранилось; следующий хозяин, Буэнавентура Мюллер, властвовал с 1625 года и своим именем обеспечил одно из наименований поместья. Другое же название исходит от Яниса Балодиса, принявшегося за управление усадьбой в 1780 году. Так один комплекс получил два равноценных названия.
Последний владелец, барон фон Вульф, полчуил вожжи правления в 1823 году и оставил более материальное свидетельство о своём пребывании на берегу Юглского озера: все здания, за исключением одного, ещё в 1937 году перемещённого в музей. При нём же Г. А. Бертель арендовал части усдьбы, где производил и уксус, и хлеб, и спирт, и померанцевое масло, а также приторговывал водкой. Для работников фабрикант возвёл несколько жилых домов, а комнаты в усадьбе летом сдавал дачникам.
Затем случилась аграрная реформа, усадьбой завладело Адажское лесничество, а предприятию «Ķimeņi» досталась часть земель. Лесной департамент в 1920 году дополнил Баложи ещё одним домом для собственных нужд, и комфортно в ней себя чувствовал до 1946 года, когда его попросили освободить помещения для русской восьмилетней школы. Той на замену в 1975‑ом пришла уже администрация этнографического музея с архивом, и это обеспечило постройкам приемлемое состояние ныне.